Реформа в РАН, о необходимости которой многие ученые говорят уже несколько лет, кажется, начнется. В академии создана специальная комиссия, которая должна разделить все институты на три категории. Чем РАН не устраивают принятые на Западе системы оценок? Будут ли закрываться слабые институты? Об этом корреспондент "РГ" беседует с ученым секретарем Комиссии по оценке результативности научных организаций РАН профессором Андреем Кулагиным, пишет "Российская газета". Глава минобрнауки Андрей Фурсенко не раз заявлял, что в РАН более половины институтов не соответствуют мировому уровню, а потому надо ввести жесткую систему оценок результативности работы институтов, от которой должно зависеть финансирование. И правительство взяло сторону чиновников, издав соответствующее постановление. Почему РАН упорно отвергала предложения минобрнауки?

Андрей Кулагин: Если человек много лет подряд будет питаться ниже прожиточного минимума, то он не только не избавится от старых болячек, но и приобретет много новых или, скорее всего, скончается. А РАН в тяжелейшие кризисные годы не только не умерла, но сейчас постепенно наращивает свой потенциал.

Во-вторых, как сравнивать наши институты с мировым уровнем? В физике или химии понятно. А исследования новгородских берестяных грамот или фольклора архангельских поморов? Тут мы сами и есть мировой уровень, этим больше никто не занимается.

РАН не отвергала предложения министерства, а настаивала, что необходимо учитывать специфические черты фундаментальной науки. Свои доводы мы неоднократно приводили в самых разных кабинетах, и постепенно нас услышали.

Академия давно проверяет свои институты. Раз в пять лет в каждый институт выезжает комиссия и "просвечивает" его по множеству параметров. Ломать существующую систему оценок мы не собираемся. Ее положительные стороны будем сочетать со схемой, которая предложена правительством.

Что является действительно принципиально новым? Пожалуй, только требование проверять одновременно целую группу институтов, занимающихся сходной тематикой, скажем, микробиологических. Но надо быть готовым к тому, что мы не получим однозначной картины, чтобы тут же прибегать к "карательным" мерам. По какому-то параметру один институт окажется впереди, по другому - второй и т.д.

РГ: А если выявятся очевидные аутсайдеры, РАН решится их закрыть? Или хотя бы урезать финансирование, направив высвободившиеся деньги сильным? Или по-прежнему деньги будут распределяться по принципу всем сестрам по серьгам?

Кулагин: Вы затронули, пожалуй, самый важный вопрос: какова цель всей этой акции? У минобрнауки - это отсев слабых институтов. Мы ставим несколько иную задачу. Скажу, может быть, парадоксальную вещь: для академии не важно, закрывается ли тот или иной институт или ему присваивается самая высшая категория.

Если в симфоническом оркестре плохой барабанщик, его, конечно, можно уволить, а зарплату отдать первоклассному скрипачу. Сможет ли оркестр играть свой репертуар? Так вот для академии важно, чтобы вся система институтов работала как единый организм, как слаженный оркестр, чтобы были охвачены важные направления науки.

РАН отвечает за весь спектр фундаментальных наук, а каждое ее отделение - за свою нишу: математику, химию, биологию и т.д. Научные направления распределены между институтами. Хорошо, если институт одинаково успешно работает по всем закрепленным за ним, например, десяти научным направлениям. А если лидирует по пяти, а по другим "проседает"?

Тогда надо разбираться, в чем причина? Мало средств на обновление оборудования? Нет условий для привлечения молодежи? Как лечить? Можно перераспределить нагрузку, кому-то увеличить финансирование, кому-то уменьшить и т.д. Какой-то институт, может быть, закрыть, но передать его направления исследований другому. Словом, итоги работы комиссии по оценке результативности - это лишь полуфабрикат, пища для размышлений руководства РАН.

РГ: Давайте расставим точки над "i". В РАН сейчас все институты первой категории, а значит, в принципе, имеют равный доступ к финансам. Правительство обязало уйти от уравниловки, расставив все институты по трем категориям. Что будет с теми, кто окажется в третьей, то есть утратит научный статус?

Кулагин: Если слепо следовать букве закона, их надо, скорее всего, закрыть. Но закрывая институт, мы одновременно закрываем какие-то направления исследований. Представим себе гипотетическую ситуацию: институт, который занимается экологией Байкала, получил неудовлетворительную оценку. И что делать? Закрывать? Очевидно, это было бы ошибкой.

В науке сложно заранее предсказать, какая тематика может "выстрелить" в перспективе. Например, хребет Ломоносова наши ученые открыли в 1949 году. С тех пор прошло более 60 лет, и только пару лет назад великим мира сего стало ясно значение этого открытия, чтобы отстаивать геополитические интересы России в Арктике. Еще раз повторю: мы лишь измеряем температуру "больного", а диагноз и лечение - за руководством РАН.

РГ: Каков инструмент измерения? Знаю, что вокруг него у РАН было много споров с минобрнауки.

Кулагин: Предложенную минобрнауки шкалу показателей работы институтов мы расширили почти в два раза, постаравшись учесть особенности академии. Оценивается, в частности, соответствие тематики института государственным приоритетам в сфере науки, как институт участвует в международных проектах, что, кстати, свидетельствует о его авторитете, какие существуют научные школы. А можно ли не учесть многочисленные экспертизы, которые выполняют институты по заданию правительства, Администрации президента, регионов. Конечно, оценивается, как институт работает с молодежью, как используется уникальное оборудование и т.д. Наконец, у нас есть специфические организации - музеи и ботанические сады. Для них тоже нужна своя система оценок, чтобы понять, насколько коллекции уникальны, как они пополняются и сохраняются. Предложенная минобрнауки методика всего этого не учитывала.

РГ: Вы ничего не сказали о самом спорном показателе - публикациях в престижных научных журналах, об индексе Хирша, который, по сути, характеризует научный вес ученого в мировом сообществе. Руководитель вашей комиссии вице-президент Сергей Алдошин заявил, что рекомендуемые министерством способы оценки публикаций не выдерживают критики. Что же не устраивает?

Кулагин: Нам предложили оценивать качество публикаций, основываясь на базах данных Web of Scienсe и Российского индекса научного цитирования. Но российская система еще не доработана, и до завершения далеко. Что касается американской, то к ней немало претензий. Например, в ее базе всего 12 тысяч научных журналов, что намного меньше, чем у аналогичной системы Scopus. Web of Sciense учитывает публикации по естественным наукам, но почти нет информации по общественным и гуманитарным. Индекс Хирша в шкале минобрнауки вообще не учитывается, а отношение к используемому показателю импакт-фактор во всем мире совсем неоднозначное.

Кроме того, в академии считают, что надо учитывать не только статьи в журналах, но и в сборниках, в электронных изданиях. Кстати, знаменитый Перельман опубликовал свою работу в Интернете.

Сейчас нескольким институтам РАН поручено разработать академические подходы к научной библиометрии. Есть договоренность о сотрудничестве с создателями Web of Sciense. А пока отделениям РАН разрешено самим выбирать подходящие базы данных для оценки публикаций, чтобы объективно сравнивать институты.

РГ: Мне кажется, что РАН здесь замутила воду. Ученых всего мира принятая в мировой науке система библиометрии устраивает, а наших почему-то нет. Что же, будем писать российскую таблицу умножения...

Кулагин: Я с вами не согласен. Утверждение, что всех устраивает, а русских опять не устраивает, абсолютно не верно. Критику существующей системы я лично слышал почти по всему миру. Нельзя из нее делать фетиш и только по этим данным судить о состоянии РАН, делить нашу науку на высшую и низшую лигу. Я получаю письма о том, что предлагаемые министерством системы оценки ставят их в неравное положение не только от филологов или историков, но и от представителей естественных наук. Ни в какой западный журнал не пробьешь статьи не только о фонетике языка чукчей или о проблемах народов Северного Кавказа, но и об исследованиях, например, стоков сибирских рек. Разве все это не надо изучать?

РГ: Когда стартует кампания по оценке институтов?

Кулагин: Уже в будущем году. За пять лет мы должны проверить все 430 институтов РАН, то есть в год примерно по 85.

Юрий Медведев