Считается, что молодому ученому сложно сделать научную карьеру в России, так как руководящие посты в институтах занимают люди преклонного возраста.

Это расхожее мнение опровергает пример Валентина Ананикова, который в 2008 году, в 33 года стал членом-корреспондентом РАН. Сейчас он возглавляет отдел Института органической химии им. Н.Д. Зелинского РАН, пишет "Российская газета".

Российская газета: Молодые ученые сетуют, что в нашей науке нет ясных правил игры карьерного роста. Непонятно, какие требования нужно выполнить?

Валентин Анаников: Правила-то есть, и они предельно просты. Надо опубликовать в престижных международных журналах статью о научном открытии. Уверю вас, такой успех ученого будет сразу не только замечен, но и отмечен. Другое дело, что добиться такого научного результата крайне сложно, учитывая, что наши ученые испытывают жесточайшую конкуренцию тысяч китайских и индийских исследователей, чрезвычайно трудолюбивых и очень упорных, и сотен европейских и американских ученых, которые работают в прекрасных лабораториях.

В целом же проблемы карьерного роста далеко не однозначны. Например, я никаких преград для научной работы не ощущал и свою докторскую диссертацию защитил в 28 лет, а вскоре стал заведующим лабораторией. У нас в институте есть несколько примеров, когда докторские диссертации защищают ученые до 40 лет. И в этих успехах нет никаких секретов. Извините, но прежде всего надо, как говорится, "пахать", а не тратить массу времени на подработки на стороне, чем многие занимаются уже со второго курса вуза. Наука, особенно у нас в стране, требует серьезных жертв, на которые идут далеко не все. Ведь известно, что даже диссертации в среднем защищают менее 30 процентов аспирантов.

РГ: Но даже те, кто защищается, не то что сделать карьеру, они даже не могут найти себе место в институтах...

Анаников: К сожалению, нередко так и происходит. У нас нет особых проблем с воспроизводством специалистов, их готовят и академия наук, и вузы. Больной вопрос - их дальнейшая судьба. Большая часть аспирантов после защиты диссертации вынуждена уходить из науки или уезжать за рубеж. Дело в том, что в институтах нет свободных ставок. В нашем институте ежегодно из 10-15 защитившихся аспирантов остается только 3-4, а ведь реальная потребность намного выше. Совершенно очевидно, что без решения финансовых, жилищных и социальных проблем молодых ученых наша наука будет и дальше отставать от лидеров.

РГ: Сейчас много спорят, как оценивать работу ученого, предлагается ввести различные формальные методики. Оппоненты считают, что никакой шаблон в науке категорически не приемлем.

Анаников: Международное сообщество давно решило, что главный критерий - это мнение экспертов. Хотя у нас есть иллюзия, что такую оценку можно заменить цифрами - количеством статей, патентов и т.д. В науке такой упрощенный подход не работает, формальные цифры не отражают будущий потенциал научной разработки.

РГ: Вы работали в ведущих научных центрах Германии, Франции, США, где наука активно развивается не в институтах, а в университетах. Надо нам перенимать этот их опыт?

Анаников: В каждой стране исторически складывается своя форма взаимодействия между научными институтами и университетами. В Германии есть аналоги НИИ, например, институты Макса Планка, Гельмгольца, которые успешно конкурируют с университетской наукой. Принципиальное отличие от американской системы заключается в том, что вся РАН получает столько же денег, сколько один американский университет. Вот где корень всех наших проблем. Эти деньги можно перераспределять любым способом, от этого мало что изменится.

РГ: Как вы относитесь к мегагрантам по приглашению лучших профессоров в российские вузы?

Анаников: С интересом. Чтобы этот проект осуществился, надо многое поменять в нашей системе, в частности, финансировании науки, в поставках реактивов и оборудования и т.д. Теоретически эти мегапроекты могут быть полезны, но что получится на практике...

Евгения Новосад