В китайском городе Ханчжоу 5 сентября завершился саммит «Большой двадцатки» (G20). Накануне этого форума в интервью Bloomberg Владимир Путин заявил, что «двадцатке» стоит сосредоточиться на вопросах экономики, а не международной политики. «Конечно, политика влияет на экономические процессы, это очевидный факт, но если мы туда (в формат G20 — прим. «Ленты.ру») переложим какие-то склоки или даже не склоки, а вопросы очень важные, но относящиеся к чисто мировой политике, то мы перегрузим повестку дня "двадцатки", и вместо того чтобы заниматься вопросами финансов, вопросами структурных изменений экономики, вопросами ухода от налогообложения и так далее, — вместо этого будем бесконечно спорить по проблемам Сирии или по каким-то другим мировым проблемам», — сказал российский лидер. Однако де-факто G20 давно перестала быть сугубо экономическим форумом. Почему это так и зачем вообще нужен формат «двадцатки», разбиралась «Лента.ру».

Мы вступаем в новый мир

«Большая двадцатка» (G20) возникла в конце 1990-х, когда азиатские страны были охвачены финансовым кризисом, а западные не знали, как на него реагировать. Именно тогда министры финансов «Большой восьмерки» выступили с инициативой расширить круг вершителей судеб мировой экономики. Логика была проста и очевидна: без Китая и Индии мировые экономические проблемы не решить. Своеобразный кастинг будущих участников G20 проводили США и Великобритания.

Впрочем, после учредительной конференции в Берлине в декабре 1999 года о G20 практически забыли. До нового кризиса, который наступил через 10 лет, в 2008-м, саммитов не проводилось: основным форматом были ежегодные встречи на уровне министров финансов и глав центробанков. Но последствия разорения американского инвестиционного банка Lehman Brothers и ипотечных компаний Fannie Mae и Freddie Mac ощутили буквально все. О нехватке финансовой ликвидности и кризисе на межбанковском рынке твердили по всему миру. Стало очевидно, что противостоять кризису в одиночку не сможет никто. Значит, нужно объединять усилия.

Вот тут-то и пригодился оставленный про запас формат «двадцатки». О том, что ситуация в мировой экономике была критической, говорит то, что саммиты G20 собирались не в плановом порядке, раз в год, а как экстренные производственные совещания. Первый, с характерным названием «антикризисный», прошел в ноябре 2008 года в Вашингтоне, следующий — всего через шесть месяцев, в апреле 2009-го в Лондоне, а уже в сентябре того же года «двадцатка» снова собралась (опять в США — в Питтсбурге).

После саммита 2008 года Николя Саркози, занимавший тогда пост президента Франции, заявил: «Мы вступаем в новый мир». По его словам, было достигнуто «историческое соглашение по основным принципам деятельности в финансовой сфере и об усилении надзора за деятельностью финансовых рынков».

Но мозговые штурмы, как тогда называли эти встречи в верхах, на практике результатов давали мало. Например, призыв отменить протекционистские меры для защиты национальных экономик повис в воздухе. Этого не сделал никто, участники «двадцатки» так или иначе тянули одеяло на себя. И заодно кивали друг на друга, упрекая в невыполнении принятых решений. А идея реформирования международного валютного фонда (МВФ), которая обсуждалась на саммите в Питтсбурге, дискутируется до сих пор. Кроме того, много споров вызывает в принципе легитимность принимаемых решений на подобного рода саммитах, ведь «Большая двадцатка» — неформальный клуб.

Повод для встреч

Но острота экономического кризиса со временем прошла, а «двадцатка» осталась. Причем выйдя на новый уровень — политический. Причина очень простая. С одной стороны, G20, объединяющая страны из разных частей мира, намного более репрезентативна и сбалансирована, чем «Большая восьмерка». С другой стороны, саммит G20 — прекрасная возможность для мировых лидеров встретиться, что называется, «на полях».

Эти переговоры накоротке очень удобны, если нужно пообщаться без организации официального визита — обсудить текущие дела, как выражаются дипломаты, сверить часы. Но особенно полезны саммиты «двадцатки», когда необходимо провести встречу лидеров стран, находящихся в сложных отношениях. Ездить друг к другу в гости иногда бывает невозможно по политическим соображениям, а поговорить с глазу на глаз надо. В этой ситуации форум G20 — как раз то, что требуется, поскольку встреча происходит на нейтральной территории.

Например, на нынешнем саммите состоялись переговоры президента США Барака Обамы и его турецкого коллеги Реджепа Тайипа Эрдогана. Отношения двух лидеров уже давно далеки от идеала, а после попытки переворота в Турции (осужденного в Вашингтоне нарочито сдержанно) стали совсем холодными. Анкара настаивает на экстрадиции из Соединенных Штатов проповедника Фетхуллаха Гюлена, которого считает организатором путча. На полях саммита G20 оба президента смогли лично изложить друг другу все мысли по поводу осложняющих диалог проблем.

В центре внимания

Для Москвы G20 имеет особое значение, поскольку из «Большой восьмерки» Россию исключили в наказание за присоединение Крыма. Юридически выгнать кого-то из этого клуба нельзя, поскольку он неформальный, но вместо того чтобы приехать на саммит в Сочи в июне 2014-го, лидеры входящих в него стран собрались в Брюсселе, и уже без Путина.

А после того как в небе над Донбассом был сбит пассажирский самолет (ответственность за эту трагедию незамедлительно возложили на Москву и поддерживаемых ею ополченцев), западная элита задалась целью показать, что Россия находится в изоляции. Поэтому саммит «двадцатки» в австралийским Брисбене привлекал к себе особое внимание. В Австралии, чьи граждане были на борту сбитого самолета, поговаривали, что российскую делегацию вообще стоит не пускать на встречу. Впрочем, сторонникам этой идеи быстро напомнили, что так делать нельзя, поскольку речь идет о саммите G20 и подобное решение может быть только консенсусным.

На этом фоне Владимиру Путину необходимо было показать, что хотя Россия и рассорилась с Западом, это еще не конец света и у нее хватает собеседников в другой части мира. Что и было сделано. Более того, лидеры БРИКС во время форума осудили антироссийские санкции, что выглядело немного издевательски. И даже с австралийским премьером Тони Эбботтом, накануне встречи грозившимся «взять за грудки» Путина, российский лидер провел вполне конструктивные переговоры.

Однако с форума президент России улетел раньше других глав государств. Хотя ранний отъезд был плановым, в прессе немедленно заговорили о том, что Путин бежал с саммита, не выдержав давления и изоляции. Иными словами, был понесен некоторый имиджевый урон, которого легко можно было избежать.

Впрочем, уже на следующем саммите, в Анталье, об изоляции России никто не вспоминал. Напротив, весь мир облетели кадры, запечатлевшие Путина и Обаму, погруженных в беседу. Отдельные переговоры президентов России и США не планировалась, но лидеры экспромтом на полчаса заняли два кресла в холле перед залом заседаний «Большой двадцатки», чтобы обсудить пути сирийского урегулирования.

«Двадцатка» бьет «семерку»

Резюмируя, стоит добавить, что время от времени заходит речь о том, что России стоит снова присоединиться к «семерке». Например, в июне глава МИД Германии Франк-Вальтер Штайнмайер сказал: «Мы не можем быть заинтересованы в том, чтобы G8 навсегда превратилась в G7. Мы настоятельно нуждаемся в России для урегулирования хронических конфликтов в соседних с Европой регионах — в Сирии, Ираке, Ливии, а также вокруг атомной программы Ирана». «Россия — важный игрок на мировой арене, а не региональная держава. Поэтому я призываю Россию вновь присоединиться к группе, снова превратить G7 в G8», — вторил ему чуть позже в том же месяце министр экономики ФРГ Зигмар Габриэль.

Однако в самой России к этому относятся без всякого энтузиазма. «Мы не видим необходимости реанимировать то, что осталось в прошлом. Это повторение пройденного, здесь нет никакого элемента новизны, поэтому участие России в "группе восьми", на мой взгляд, совершенно неактуальный вопрос», — заметил замминистра иностранных дел РФ Сергей Рябков. А пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков сказал: «В Москве удовлетворены форматом G20, который позволяет получать наиболее полный срез по реакциям ведущих экономик мира на происходящие процессы, наиболее полно отражает расстановку сил и позволяет России наиболее полно раскрыть свой потенциал в этом формате».

И вряд ли кто-то из них хоть сколько-нибудь кривил душой. Мир изменился, G7 больше не кажется сверхпривилегированным клубом, ради членства в котором стоит идти на любые жертвы. Напротив, «семерка» смотрится анахронизмом. Это, разумеется, не значит, что данный формат отомрет в обозримой перспективе. Но то, что у G20 сегодня гораздо больший вес, — очевидно.

Артем А. Кобзев, Михаил Куракин